Алексей Герман-младший: «Для того, чтобы снять фильм «Довлатов» единственно правильным было отдалиться от его прозы»

На минувшей неделе в Германии завершился Берлинский кинофестиваль, где за выдающиеся художественные достижения была отмечена картина «Довлатов» российского режиссера Алексея Германа-младшего. Редкий случай, но практически сразу после фестивальной премьеры фильм выходит в отечественный прокат. Мы поговорили с Алексеем Германом-младшим о нем, его Довлатове, моде на байопики, литературоцентричности ушедшей эпохи и феномене рэп-баттлов. С чего для вас начался писатель Довлатов? Когда он появился в вашей жизни? И что первым из его произведений было прочитано? Довлатов до определенного времени был персонажем семейных и полусемейных преданий: папа что-то рассказывал, мама. Но я не читал его лет до 25-ти. А потом в какой-то момент просто сел на даче и прочел дня за 2-3 весь четырехтомник. И чем он зацепил или наоборот не зацепил после прочтения? Я не соревнуюсь с мертвыми деятелями искусств. Мне он не показался переоцененным. Мне он не показался недооцененным. Мне показалось, что был такой писатель Довлатов, который имел редкое для России умение быть кратким, ёмким, поэтичным, талантливым и не дидактичным. Его рассказы, которые в принципе нельзя воспринимать отдельно, – это такая странная, вихляющаяся, путающаяся, поэтическая, выдуманная, но тем не менее автобиография и картина мира. И мне его проза нравится своей лаконичностью, простотой, отсутствием кафедры, с которой надо учить соотечественников жить. Этим он меня и зацепил, показался важным, нужным, интересным. С чего в таком случае начинался фильм? Я искал драматургов, прочел пьесы Юлии Тупикиной, нашел ее сайт, написал ей, мы с ней встретились и начали придумывать, что могло быть с Довлатовым. Сценарий долго делался, видоизменялся. Я уже не помню всего. В сценарии есть и сам Довлатов, и, так скажем, ваша фантазия на тему. В процентном соотношении можно ли это как-то посчитать? И на что вы ориентировались, придумывая своего Довлатова? Мы ориентировались на воспоминания людей, документы. Но прежде всего мы поняли, что надо выстроить в голове какой-то свой образ, опираясь на ощущения от людей того времени, знания об их судьбах. И оттолкнувшись от него, уже выдумать своего Довлатова, в которого я бы верил. Для меня проблема этого выдуманного лирического героя состоит в том, что проза Довлатова – это его защита от мира и взгляд на этот мир. Он просто иронично пересказывал, додумывая какие-то моменты, которые с ним очевидно происходили. У меня была масса случаев, когда мне, не давали, например, денег на кино. Рассказывать о них серьезно невозможно. Над ними можно только иронизировать. Их можно только смешно политизировать. Но момент, когда тебе отказывают, он все равно неприятен. Поэтому в какой-то момент работы над «Довлатовым» мы поняли, что надо ориентироваться на то, что было, то есть попытаться вытаскивать, как мне кажется, более близкого к действительности Довлатова, который, исходя из рассказов некоторых, был моментами более сложный, ранимый, злой, у которого была масса парадоксов, и женщины вокруг него были, и семья, и любовь к дочери, который более отчаянно хотел стать писателем настоящим. И вот эта отчаянность, этот гамбургский счет в нем тоже были, потому что ему ничего не мешало бы писать детские рассказы или книжки о животных, но он в принципе этого не делал, а мог бы. Мы пытались придумать своего Довлатова. У нас очень много каких-то пасхалок, о которых даже никто не знает, – много известных людей, который, к счастью, живы до сих пор, в их молодом виде возникают как персонажи фильма, и мы понимаем, что это был тот, а это – тот, но не говорим об этом. Касательно выдумки мне сложно сказать про процент, но, конечно, это абсолютно выдуманная история, которой не было никогда. Но она выдумана на базе того, что могло бы быть. В некоторых отзывах коллег как раз многим не хватило Довлатова – ироничного, ёрничащего по каждому поводу. Это их проблемы. Если внимательно читать Довлатова, то ясно, что ему было часто довольно тяжело. К такой критике вы спокойно относитесь? Мы знали, что так будет. Для демократов фильм будет светлее, чем надо, а для патриотов – темнее. И одни, и другие не понимают, что время сложнее, чем клише. Для того, чтобы снять фильм «Довлатов» единственно правильным решением было отдалиться от его прозы, иначе это было бы неправдой, иначе это было бы не сценично. Если коллегам нравится чуть более ироничный Довлатов, они могут отправиться к творчеству Станислава Сергеевича Говорухина и радоваться ему. Или к другим фильмам и спектаклям, которые были. Но правда жизни, если ты ее пытаешься сделать, правда характера диктуют свои условия. Из того, что мы знаем о Довлатове, можно сделать вывод, что он был немного другим. Он, например, после зоны боялся входить ночью в темный подъезд. Но об этом же никто не говорит. Его ирония – это результат восприятия мира, художественного его осмысления, результат характера. Это в творческой форме момент сопротивления миру. У нас в фильме есть ирония, но, мне кажется, ее ровно столько, сколько должно быть, потому что если бы ее было больше, это было бы странно. Как вы считаете, мог бы Довлатов жить в наше время – в России или нет? И какие бы сейчас перед ним могли в таком случае стоять вызовы и компромиссы? Я не могу отделить Довлатова от той эпохи. Мог бы жить у нас Владимир Ильич Ленин сейчас? Нет, это был бы не Ленин. И это был бы не Довлатов. Довлатов, как и Бродский, – это производные эпохи. Со всеми ее плюсами и со всеми минусами. Минусов была масса, плюсы тоже были. Поэтому это невозможно. Сейчас, безусловно, эпоха легковесия, более коммерциализированная, другой критерий «правильно-неправильно», потому что все-таки сейчас жизнь более форматная, как и понимание условного признания или успеха. Сейчас эпоха внешней атрибутики, страницы в фейсбуке, похода в мужскую парикмахерскую, способа одеваться и так далее. То поколение было тех, кто вырос и родился чуть-чуть до войны, кто помнит послевоенное время. Немного это иное, поэтому сравнивать нельзя. В фильме «Под электрическими облаками», который тоже был представлен в Берлине три года назад, говорилось о глобальной разобщенности в преддверии войны. В «Довлатове» напротив получается, что все начинают, грубо говоря, кучковаться. Это следствие того, что сейчас происходит? Фильм «Под электрическими облаками» был предсказанием мира заканчивающейся глобализации, предвоенного состояния и раздробленности русского сознания. К сожалению, не все это поняли. Не все поняли, что он – определенная проекция будущего. Фильм «Довлатов» – это абсолютно другое. Это частная история частных людей в определенное время. Построенная на понятной последовательности событий, проблематике. В этом плане очевидно, что «Довлатов» будет радикально успешнее в мире, чем «Под электрическими облаками». Потому что последний, в общем, был сложно понимаем, при том, что много где показывался. Фильм «Довлатов» уже продан во Францию, Италию, Китай. Я думаю, будет сложнее с Англией, потому что англосаксы надменные и плохо понимают что-то кроме проекций своего ощущения мира. Главную роль у вас играет молодой сербский актер Милан Марич. Почему вы выбрали именно его? Он настоящий, тонкий парень, очень талантливый. Для него это по-настоящему важный шаг в жизни. Он очень хороший актер, но в Сербии у него не было главных ролей, фактически это его первая большая роль в кино, дебют. И поэтому произошло соединение страшных амбиций молодого артиста, которому было нужно стать артистом, и таланта, внимательности, порядочности, ума, наблюдательности. Пожив какое-то время в Питере, он во многом сам начал придумывать это ощущение, раскидывать, распределять героя. То есть в каких-то реакциях он сам начал искать правду, и мне кажется, нашел. В эпизодах у вас сыграл почти весь цвет российского кино. Чем был продиктован выбор Светланы Ходченковой, Данилы Козловского, Елены Лядовой? Нам показалось, что они могут и должны здесь сыграть. И они согласились. Я не разделяю, известный актер или неизвестный. Мы звали хороших актеров и не звали недоактеров, которых у нас в кинематографе полным-полно. На пресс-конференции в Москве вы сказали очень интересную вещь, о которой я тоже некоторое время назад думала: вы снимали кино про футбол и про космос, когда это еще не стало мейнстримом. Значит ли это, что лет через десять ваши коллеги начнут снимать байопики? Раньше. Я думаю, что через 4-5 лет пойдет вал фильмов об ученых, деятелях культуры. Приличных будет мало, но думаю это случится. Почему? Государственная политика. Только с этим связано? Не только, но это играет большую роль. Государство наконец осознало, что надо поддерживать интеллект нации, разговор об умных и для умных, насколько я понимаю. Даже если они не сформулировали это так точно в кино – все равно они к этому скоро придут. Можно ли определить какие-то волнующие российский кинематограф темы? Например, в Берлине мы явно видим популярность проблем мигрантов, однополых браков, гендерных ролей, появляются истории про харассмент. В России, на ваш взгляд, есть такое тематическое распределение? Думаю, что есть. Есть же истории про госзаказ. Он, на мой взгляд, довольно противоречивый сейчас. Мне кажется, нам не хватает смелых идей. Касательно Берлина, то европейское кино и фестивали часто идут в сторону политики, а не искусства, на мой взгляд. Это довольно скучно. Я имею в виду, скорее, темы, которые волнуют ваших коллег. Я не знаю, особо не смотрю российское кино и мало о нем знаю. Ваш «Довлатов» еще и о той – литературоцентричной – эпохе. Есть ли, на ваш взгляд, сегодня то, что заменяет литературу или может ее заменить? Не понимаю пока. Сейчас другие герои – видеоблогеры. Но в том виде, которым была для того поколения литература, вряд ли что-то может появиться – слишком расширился набор коммуникаций, возможностей для реализации, жизнь изменилась. Слово все-таки сейчас не так стало значимо, оно видоизменилось в способах его донесения. А рэп-баттлы? К ним я отношусь иронично. Уважаю этих людей, но когда у нас многие вполне себе тонкие люди наслаждается рэп-баттлами и заходятся в невероятной любви к ним, а особенно, когда этим занимаются люди после 60-70 лет, то мне кажется это скорее странной модой. По мне популярность рэп-баттлов в России объясняется не самим высоким уровнем рэп-баттлов, потому что я не вижу там часто никаких откровений – ни поэтических, ни интеллектуальных, – а отсутствием искренности дискуссии в стране. У нас всегда не очень открытый диалог, и рэп-баттлы заполняют нишу недосказанности. Но я не склонен переоценивать их роль. Думаю, эта культура сойдет в какой-то момент. Мне кажется, это больше тоска по искренности, нежели культурное событие, если честно. Но я в этом ничего не понимаю. Что вы собираетесь делать дальше и моду на какое кино заводить? Мы хотели снять фильм о русском олигархе, который сходит с ума. Но мы не сможем это сделать, потому что никогда не найдем финансирования. Это бесполезно. Поэтому мы сейчас занимаемся не менее интересными двумя историческими проектами, сейчас решаем какой лучше. Многие ваши коллеги стали снимать жанровое кино для массового зрителя. Вы себя можете представить в таком качестве и снять условный «Ледокол» или «Движение вверх»? Не знаю, я очень хорошо отношусь к Коле Хомерики и Антону Мегердичеву. Очень их уважаю. Для меня кинематограф – очень важный способ коммуникации с миром и с самим собой. Я не очень уверен, что могу коммуницировать в форме заказа. Я должен чувствовать внутреннюю необходимость и уверенность в том, что делаю. Вот «Гарпастум» же не я придумывал, я там появился вторым режиссером, первый ушел. Это была идея Александра Вайнштейна, но я как-то влился в проект, потому что он тогда совпадал с моими ощущениями про предреволюционную ситуацию, любовь ко времени. К сожалению, смелых продюсеров сейчас все меньше. Единицы. И это очень жалко.