Новый фильм Станислава Говорухина «Конец прекрасной эпохи» по произведениям Сергея Довлатова может выйти в прокат уже осенью 2015 года. Сам режиссер в успех картины у зрителей не верит. Мы попытались переубедить его, попутно распросив о том, чего же хочет нынешняя публика, как оценил фильм Федор Бондарчук и как сам режиссер собирается отмечать свой день рождения – сегодня Станиславу Говорухину исполняется 79 лет. Ваш новый фильм о Довлатове, наконец, закончен. Теперь главный вопрос – когда же он выйдет в прокат? А кто его будет смотреть? Сегодня же совсем другое кино нужно зрителям. Конечно, он не пропадет - и на экране побывает, и на фестивалях, и по телевидению покажут. Но говорить о прокате... Сейчас совершенно другое в прокате, если ты видишь, совсем другие картины, а остальное проходит незаметно. Лучшие наши картины – даже широко разрекламированные, как, скажем, «Левиафан». Была у него и просто реклама, и реклама премиями и призами, всякими «Оскарами», и такая даже антиреклама, что его где-то запретили, где-то хотят запретить. Роскошнейшая реклама – и все равно провалился, то есть не смог вернуть затраты. А ведь картина хорошая. А уж такие изумительные фильмы, как, например, «Еще один год» Оксаны Бычковой, «Две женщины» по Тургеневу Веры Глаголевой, «Белая белая ночь» Рамиля Салахутдинова – очень много хороших, на мой взгляд, и все провалились. В чем причина? Причина – в публике. Она воспитана на глупом кино со спецэффектами, с быстрым сюжетом, чтобы все там двигалось, чтобы не надо было думать. Так ведь другую публику нужно воспитывать... Вот эта задача и стоит перед страной, перед обществом, перед родителями, перед руководителями государства. Этот процесс очень быстро происходит, только кажется, что долго. Хоть в положительном, хоть в отрицательном плане. Ну вот, скажем, Адольф Гитлер застал в стране такое потерянное поколение, полную безнадегу, слабых людей. К 39-му году у него было самое мощное государство, самая сильная армия и самый сильный дух – но это пример отрицательный. Но можно и положительных назвать много, когда за несколько лет делали поколение совершенно других людей. Для этого нужна пропаганда, идеология, воспитание соответствующее. Процесс не такой долгий, как кажется, но тяжелый. К разговору о воспитательной роли кино и искусства – сейчас, к примеру, началась новая волна фильмов о мировых войнах с четким воинственно-патриотическим посылом, что, как мне кажется, лишним в такое и без того непростое время... Я тоже считаю, что не нужно такое количество подобных фильмов. Тем более это все тоже – игрушки для детей. Все нынешнее кино про войну сделано с помощью компьютерной графики. Кому это нужно? Ну разве что детям. Настоящее кино про войну в основном сняли те, кого называли «безусыми лейтенантами». Это поколение, воспитанное на произведениях «Как закалялась сталь», «Разгром», «Белеет парус одинокий», насмотревшееся фильмов «Чапаев», «Броненосец Потемкин». Вот это поколение выиграло войну, потом создало блестящую литературу – так называемую «лейтенантскую прозу». Виктор Некрасов «Окопы Сталинграда», Астафьев, Абрамов, Бондарев, Бакланов, Богомолов, Вячеслав Кондратьев, Константин Воробьев... И оно же, это поколение «безусых лейтенантов», создало великие фильмы о войне, такие как «Баллада о солдате», «Дом, в котором я живу» и так далее. Получается, вы делали кино для себя? Почему для себя? Я делал кино для таких, как я. А таких, как я, очень много, миллионы – но в кино они не ходят. Потому что кино нынешнее своим содержанием отвратило эту публику от кинотеатров. Многим – дорого, многие ходили пару раз и уходили, обплевавшись. Для них я и делал фильм, и они его увидят – на фестивалях в маленьких городах, по телевидению, кто-то успеет схватить в кинотеатрах. Для таких малобюджетных фильмов рекламы не бывает вообще. «Конец прекрасной эпохи», как и несколько других ваших фильмов, будет черно-белым – почему в этот раз решили отказать от цвета? Во-первых, я люблю черно-белое кино. Во-вторых, я испытываю к нему большее доверие. Скажем, о войне я вообще не могу смотреть цветное кино. И сами кинематографисты это чувствуют и иногда цвет убавляют. Они бы тоже снимали черно-белое, но заказчик, продюсер, требует цветное – тогда очень многие убавляют цвет, когда печатают копии. А у меня фильм-ретро, это 60-е годы – и мне хотелось создать впечатление, что фильм снят в те годы, только без цензуры. А как добивались этого эффекта - исключительно ретро-изображением, о котором вы говорите, или с помощью довлатовской прозы в том числе? Я помню это время, оно мое любимое – молодость, лучшие годы. Поэтому, конечно, картинка, быт, одежда. Но и многое от Довлатова вошло в ткань сюжета, который я придумал. Это фильм не о Довлатове, он по мотивам его произведения – это судьба журналиста, отчасти схожая с судьбой самого Довлатого, таллинского периода его жизни. Насколько этот сюжет и вообще проза Довлатова перекликается с нынешним временем? Те, кто уже видел черновой вариант картины, говорят, что да, перекликается. Но я такой задачи не ставил. Конечно, как любой режиссер, я невольно думал об этом. Например, Федя Бондарчук посмотрел и сказал: «Ну, Станислав Сергеевич, вы в тренде!» Я, честно говоря, даже не знаю, что это такое. Говорю: «Федя, да кто будет смотреть это кино?» А он отвечает: «Вы ошибаетесь, вы попали в тренд». Что это такое, я не стал выяснять (смеется). Это можно считать комплиментом, значит, все правильно. Алексей Герман-младший, к примеру, не так давно заявил, что тоже собирается снимать фильм о Довлатове – но его лента, насколько я понимаю, будет биографической, о самом писателе. Вы принципиально не хотели делать биографический фильм? Нет, совсем не хотел. Как я уже сказал, у меня судьба героя-журналиста схожа с судьбой Довлатова, так что отчасти он биографический. Как нашли актера Ивана Колесникова на главную роль? Хотелось, чтобы он был из того времени – не знаю, получилось ли, посмотрим. После премьеры вашего предыдущего фильма «Weekend» говорили о том, что вас огорчила реакция публики... Ничего подобного – реакция была изумительной! Причем странно, но она была одинаковой абсолютно во всех аудиториях. Смеялись там, где надо было смеяться, вздыхали там, где надо было вздыхать, и боялись там, где надо. А в целом какое значение для вас имеет реакция публики и критики? Я же говорю, что я отношусь с большим неуважением к сегодняшнему зрителю – это не мой зритель, а я не его режиссер. А уж критики тем более, они же тоже из этого поколения, как правило, достаточно неграмотные. Я отношусь с уважением к тем зрителям, которые смотрят эту картину в каком-нибудь Выборге, Ярославле, Ханты-Мансийске - у черта на куличиках. Туда приходят жители города, как правило постарше. Вот к этим зрителям я отношусь с большим уважением, на них ориентируюсь – вот это мой зритель. Вы имеете ввиду фестивальную публику или просто жителей небольших городов? Я имею ввиду публику не в Венеции, Канне, Берлине, а в таких маленьких городах, как Ярославль, Выборг, Смоленск, даже Сочи. Вот там публика моя. К сожалению многие фильмы не добираются дальше региональных фестивальных показов. А что делать? Сегодня руководят всем деньги. Продюсеры или государство в качестве продюсера снимают в основном фильмы, чтобы как-то вернуть деньги, то есть те, которые имеют коммерческий успех. Какую-нибудь комедию «Горько!» или «Елки» - первая часть неплохо прошла в прокате, давайте тогда «Елки 2», потом «Елки 3». А вам не кажется, что государство какими-то новыми законами само ограничивает путь многим достойным фильмам на большие экраны? В прошлом году законодательные изменения сказались на многих фильмах. А как оно может ограничивать, если все это кино все равно снимается на деньги государства? Ты имеешь ввиду мат? Все мировое кино, на которое мы равняемся, снято без мата. Но тем не менее есть фильмы, которые именно из-за этого не вышли в прокат. Например, «Комбинат «Надежда» Натальи Мещаниновой – она отказалась переозвучивать свою картину. Ну и правильно сделала – пусть показывает его друзьям. Эти запреты все-таки носят положительный характер, потому что они отстаивают базовые нравственные ценности. Государство финансирует кино, оно – продюсер, а какой продюсер во всем мире не вмешивается в идеологию фильма? Кто мешает снимать коммерческое кино – только никто не хочет вкладываться в русское кино. Потому что никто не видит возможность получить прибыль. Наш фильм, например, финансировало государство в лице Министерства культуры и «Газпрома». Вот такие корпорации, будучи государственными, активно участвуют в финансировании фильмов. А откуда иначе возьмутся деньги? Не из же 5 миллиардов, которые идут не только на производство фильмов, но и на студентов, мультипликацию, научно-исследовательскую деятельность. Так что очень много денег поступает от подобных организаций. И таким образом, государство стало тратить на кинематограф не 5 миллиардов, а в три-четыре, если не в десять раз больше. Есть ли уже какие-то идеи по поводу следующего фильма? Никаких идей. А если нет идей, то нет и денег. Но я об этом уже боюсь говорить нынешним журналистам: в прошлый раз какой-то журналистке сказал, что чего-то пока неохота снимать никакое кино – пошутил. А на следующий день мне все звонят: «Что, ты больше не будешь снимать кино?» Поэтому я уже помалкиваю. У каждого режиссера и художника есть такой период, когда он на распутье: то ли вообще не снимать пока, осмотреться, подумать, нужен ли ты сегодняшнему кинематографу, то ли скрывать, то ли выдумывать. Говорить: «Да, у меня есть крупный проект, связанный с классикой». Какую-нибудь ерунду наплести – так, наверное, и надо разговаривать с сегодняшними журналистами. Сценариев вам много предлагают? Я за всю свою жизнь не прочел ни одного сценария, который мне захотелось бы снять. Главная проблема сценариев, которые сегодня присылают, в неграмотности, в абсолютном незнании истории, в "обезьянничестве". Вот раньше на Госкино подавался литературный сценарий, проза. Его было читать интереснее и понятнее, и он много рассказывал группе, которая будет над ним работать, - оператору, художнику. А сегодня только диалоги и ремарки. Так же нельзя. Советское кино снималось по литературным сценариям. Потом находили режиссера и от него требовали режиссерский сценарий, который тоже утверждался. А темы какие? Неинтересно ничего. Вот я прочел хороший сценарий Сергея Ашкенази на 8 серий о деле Рокотова – был такой валютчик в конце 50-х годов. И я его читал, как книжку, мне очень понравился. Позвонил Эрнсту, говорю, что у меня вот в руках такой хороший сценарий есть, о деле Рокотова. А он отвечает: «А мы уже о нем закачиваем фильм как раз». То есть тут еще и нет координации в кинематографе, две студии могут работать над одной и той же темой. Этого в Госкино быть не могло. Сами не думали о формате сериала? Я бы, может, и хотел, но нужны деньги. Я всю жизнь снимаю малобюджетное кино. Например, «Место встречи изменить нельзя» стоило 830 тысяч рублей, а это пять полнометражных фильмов. А в те времена одна полнометражная картина стоила, в среднем, 400-500 тысяч. А тут мы сняли пять за 800 – и я всю жизнь такое снимаю. На телевидении сейчас дают еще меньше денег, чем в кино – это и на экране видно. Беднота и халтура. Другой результат получается, когда в производстве начинает участвовать и государство, и канал. Ты попробуй сейчас сними такие фильмы, как «Адмирал Ушаков», «Адмирал Нахимов», «Оборона Севастополя» - огромные деньги нужны. Как это делать? На компьютере? Я вот вчера видел новый фильм «Битва за Севастополь» - и фильм мог бы быть хорошим, если бы не эти детские игры на компьютере. Но это нужно сегодняшней публике, сидящей в кинотеатре, она это любит, потому что сама играет в эти игры. Вот «Weekend», к примеру, кто его видел? Рекламы нет, да и кино не для сегодняшнего зрителя – черно-белое, а им давай цветное. Он шел в 30 кинотеатрах Москвы, пришло полтора зрителя – есть цифры. А вот у комедии «Горько!», даже если бы она без рекламы шла, были бы полные залы. Как бороться? Вводить квоты? Я не знаю, как бороться. Я диагност, а не лекарь. Какие квоты, если мы снимает 60 фильмов, 40 из которых вообще нельзя выпускать на экраны. Ну кто пойдет на этот ваш фильм «Комбинат «Надежда»? А если не будет выбора, то просто закроются кинотеатры, и в них будут мебельные салоны. А кино будут смотреть в интернете. Так что это не метод. Если бы мы снимали фильмов 400, и из них 100 годились бы для широкого проката, то мы немедленно ввели бы квоты. Даже Франция, маленькая по сравнению с нами страна, снимает в три-четыре раза больше. А в Индии снимают вообще, по-моему, тысячу или даже полторы тысячи фильмов в год – конечно, там в прокате в основном индийское. Хотела бы завершить беседу на оптимистичной ноте – например, поздравить вас с днем рождения. Как отмечаете праздник? Никогда не отмечаю, а в детстве даже иногда забывал, и мама забывала – жили бедно, и не было такой привычки праздновать день рождения. А сейчас, напротив, культ юбилеев – и у вас в следующем году круглая дата... Я еще больше своего дня рождения ненавижу дни рождения своих товарищей, потому что надо идти, сидеть за столом, музыка будет греметь, ничего не слышно. Терпеть не могу, с ужасом вспоминаю каждый раз, что нужно куда-то идти. Никому не пожелаю этого, и поэтому сам никогда не праздную. Если я кого-то приглашу, то они скажут: «А, черт, надо идти на день рождения к Говорухину – неудобно не пойти» (смеется).
Свежие комментарии