Рустам Мосафир: «Искусство и насилие неразрывно связаны»

18 января в прокат выходит экшн-драма «Скиф», действие которой развивается на фоне исторической фактуры. Лента могла бы проходить по жанру как фэнтези, но авторам не очень нравится это определение. Почему – об этом мы решили поговорить с режиссером «Скифа» Рустамом Мосафиром, который рассказал нам, как возник замысел, какой изначально задумывалась картина, где проходили съемки, на каком языке говорят в ней скифы и почему созданный им мир такой жестокий. Расскажите, как родился проект «Скиф», кто стал его инициатором. Автор идеи — я, но «Скифа» изначально не было, была задумка сделать фильм про Коловрата. С прекрасным сценаристом Вадимом Головановым мы разрабатывали дилогию о Коловрате. Но так совпало, что за этого персонажа одновременно взялась большая компания, которую поддержал Фонд кино. Наш сценарий о Коловрате был в двух частях — можно сказать, что первую мы сейчас сняли. Мы с этой историей ходили три года, и в какой-то момент я познакомился на фестивале в Выборге с Сергеем Михайловичем Сельяновым. Я хотел ему другую историю предложить, но она ему не зашла: это был такой радикальный арт-проект. Зато он спросил: «А что с Коловратом?» У меня как раз с собой были и сценарий, и презентация, я их Сельянову отдал. Сценарий ему понравился, мы начали общаться. Мне хотелось сделать что-то с условно исторической фактурой — я никоим образом не позиционирую проект как какое-то исследование исторических пластов. Одновременно я стал много читать про скифов, и они мне понравились — и с точки зрения фактуры, и с точки зрения энергетики. В них есть какая-то тайна, загадка, плюс нужный для такого рода кино уровень жестокости. В общем, поняв, что Коловрата снять не суждено - взяли за основу сюжетную канву сценария - она была хорошая, очень крепкая — переосмыслили, добавили туда новых героев, расширили мир, и получилась совсем другая история. Как вы сам определяете жанр картины? Например, слово «фэнтези» вас отпугивает? С одной стороны, отпугивает, потому что оно имеет другой ассоциативный ряд. Говоришь «фэнтези» - значит, ждешь, что в картине будут какие-то магические элементы: драконы или грудь Дейенерис Таргариен. «Скиф» же достаточно реалистично сделан, даже ультрареалистично относительно других картин такого плана. Но я понимаю, что с точки зрения маркетинга дать определение «фэнтези» было бы логично, по-другому и не скажешь... В Японии вот есть очень четкое определение для таких фильмов. У них есть самурайское кино, оно подразделяется на дзидайгэки — это костюмированная драма из жизни самураев, и тямбара-эйга, самурайский боевик. Это аналог вестерна. По сути, мой фильм — тоже аналог вестерна и ближе к самурайскому кино. А привязка к слову «фэнтези» - она реально обязывает. В нашем представлении фэнтези — это «Властелин колец». У нас же — древнерусский истерн. Или приключенческий псевдоисторический боевик. Вы сейчас сказали «псевдоисторический», то есть вы собственный проект так видите? «Псевдоисторический» - это чтобы отмести сразу все кривотолки, все разговоры о том, было так на самом деле или не было. Главная задача, стоявшая передо мной как перед режиссером художественной картины, - воссоздать на экране образ, который я вижу, создать атмосферу и эмоцию. Я могу так сказать: это не фэнтези, это фантазии на тему истории. Какой век показан в фильме? Это не важно. (Смеется.) Может быть - даже будущее. Эта же история могла произойти во времена «Безумного Макса», например. Важно, что это история о фундаментальных человеческих ценностях, рассказанная ярко и выразительно. Я так легко не отстану. На каком языке у вас скифы разговаривают? На скифском! В контексте нашего мира, конечно же. Есть скифский словарь, мы взяли слова из него, комбинировали их с иранским наречием. К нам приходил ученый очень эксцентричный, он был похож на профессора из «Назад в будущее», такой взъерошенный. Мы его спросили: «Вы нам напишете фразы на скифском?» Он задумался, а потом ответил: «На скифском? Я не имею права! Я напишу, а наши потомки решат, что так и было!» В общем, отказался, мы сами создавали новый миф. У артистов, кстати, иногда были проблемы с воспроизведением придуманных фраз. Благо, были бороды, они позволяли говорить на русском, скрывая мимику, а потом мы на переозвучании очень кропотливо подбирали слова. Я правильно понимаю, что в вашей киновселенной главный герой, Лютобор, христианин, а чуть ли не все остальные — язычники? Все остальные язычники, да, ну, князь — у него какая-то своя вера, он сам себе бог. Мы, кстати, не проговариваем в открытую про христианство. Один из персонажей говорит про распятого бога, но мы не говорим слово «христианин». В фильме показан период смены веры, зарождения новой религии. У меня не было намерения специально углубляться в религиозную тематику, я другого рода режиссер. Но поиски веры и ее проявлений — интересный аспект картины. Лютобор для нас — просто человек новой формации. Где снимался фильм? Там есть впечатляющие пейзажные съемки. Все снималось в Крыму, в традициях советских кинематографистов. Искали и другие места, хотели даже в Узбекистан рвануть, там есть руины прекрасные. Но в Крыму проще организационно снимать — и к тому же мы там все нашли, что требовалось. Славянский мир — это под Керчью, Генеральские пляжи. Прекрасное место, оно может быть и Грецией, и Норвегией, и даже натурой для фильма про Конана Варвара. Там поблизости проходили раскопки, и что-то, оставленное археологами, мы даже использовали: черепа, какие-то глиняные осколки... Скифов снимали в Евпатории, часть с Берендеем — под Ялтой. Хромакей использовали — или удалось без него обойтись? Хромакей — только в одном кадре, просто уже не было времени, чтобы массовку совместить с передним планом. Есть, конечно, графика, затирали риги каскадерские, дорисовывали кровь кое-где и стрелы в паре мест. Но вообще это картина, снятая полностью живьем. В наших съемках «Скифа» присутствовал дух Вернера Херцога, который ездил в экспедицию и снимал «Агирре, гнев божий» и «Фицкарральдо» в сложнейших условиях полностью на натуре. Ручная камера — тоже для того, чтобы картину сделать более живой? Когда мы еще Коловратом занимались, с оператором-постановщиком Дмитрием Карначиком изначально решили такой стилистики придерживаться, она мне нравится. У нас, как мне кажется, в историческом или околоисторическом кино до сих пор такого не было — снимали очень статично, академично. Мне хотелось сделать все более реалистично, живо. У нас очень много длинных сцен, однокадровых, в духе Урусевского. Большая часть боевых сцен сняты одним кадром, камера крутится на все 360 градусов. Потом там и сама натура диктовала. Кстати, почти все сцены со скифами, скифским миром, у нас статичные и снятые на старую оптику. И цветокоррекция в этих сценах немного другая, все сделано под старину, речь ведь идет о вымирающем племени. Расскажите немного о костюмах, которые вы на съемках использовали, они выглядят невероятно детализированными. С нами работала великолепная художница по костюмам, Надежда Васильева, работавшая почти на всех картинах Балабанова, начиная с «Замка» и «Брата». Она очень точно чувствует, с ней прекрасно работалось. Когда мы начинали делать эскизы, мы говорили с Надей о том, что это путешествие героя из привычного мира в другой, новый для него мир. И когда она показала первые эскизы костюмов, буквально шесть-семь набросков - в них было то самое путешествие, драматургия, характеры, был образ мира. Да, мы действительно подошли к созданию костюмов очень тщательно, все-таки мир такого кино зависит и от материальной составляющей, от фактуры, которая окружает персонажей. Сами костюмы еще и аутентичные — то есть имеют такую же фактуру, которая могла быть в древности. Например, я сам играл в фильме степного воина, у меня тоже были доспехи — кожаные с металлическими пластинами внутри. Они гремели как консервная банка и были тяжелые — килограммов 15-20 я на себе носил, с учетом костюма, двух мечей и шлема. Я не понимал, как эти воины в древности выживали, шутил, что они могли погибнуть еще во время одевания. Почему фильм получился таким кровожадным? Есть пара сцен, вполне способных ошарашить неподготовленного зрителя, мне кажется. Кровожадность и насилие присутствуют и в Библии. В Ветхом Завете жестокость вообще зашкаливает. А Гомер? Шекспир полон насилия. В искусстве всегда будет насилие. Это вопросы бытия, скажем так. Вопросы жестокости, насилия и существования как такового очень тесно связаны. У «Скифа» открытый финал, к тому же, вы в начале разговора сказали, что о Коловрате были запланированы два фильма. Стоит ждать сиквела? Это во многом вопрос сборов. Не то чтобы «Скиф» должен окупиться — это, мне кажется, в какой-то степени нишевое кино, очень нехарактерное для нашей индустрии. Уровень жестокости другой, персонажи немного необычные — с размытыми моральными границами, нет однозначно хороших. Но в прокате фильм все же должен как-то себя показать, чтобы потом мы могли обратиться в Фонд кино. Если будет резонанс — надеюсь, мы снимем сиквел, есть идеи, как это сделать. История и персонажи мне нравятся, я бы с удовольствием продолжил. Но уже масштабней, знаете, как был первый «Терминатор», снятый с бюджетом Б-муви, а затем «Терминатор 2» с уже другим размахом, как в плане визуального, кинематографического, так и смыслового наполнения. «Скиф» в прокате с 18 января.